Правила: заголовок темы должен кратко и понятно отражать ее суть, нельзя писать латиницей или заглавными буквами. Сообщение, ник, аватар не должны выделяться своими размерами или стилем написания от остальных, быть читабельными, написаны литературно и достаточно грамотно.
Копируйте, распространяйте, вышивайте, дарите друзьям - все вышивки древние = обережные!!!!! Цитата:
"Было бы глупо не признать, что славянская культура древнее христианства. Люди, всерьез занимающиеся археологией, краеведением, народными промыслами, историей и ее оживлением, считают, что подменять одну культуру другой несерьезно. Они не против христианства и не «неоязычники», как их небрежно называют некоторые. Алексей Дубинин, Сергей Новиков, директор детско-юношеского центра народных промыслов «Рязанский оберег» Ольга Шустина и другие специалисты в один голос говорят, что нельзя «играть и шутить» со славянской символикой. Это очень ответственно и в некотором смысле даже опасно. Славяне никогда ничего не делали походя, просто так. Каждый знак, жест, каждое слово, каждый символ соответствовали силам природы, с которыми они разговаривали. Общение с природой осуществлялось через праздники, быт, одежду, украшения, орнамент. Это есть наши корни, родники, о чем мы, к сожалению, забыли". http://m.vk.com/club29623000 Семинары Марины Качаевой по орнаменту. Скрытый текст
Отправлено: 02.11.07 23:51. Заголовок: Орнамент - в кн. Ключи Марии С. Есенина
Есенин - об орнаменте Сергей Есенин. Ключи Марии
Мария на языке хлыстов шелапутского толка означает душу - примеч. С. Есенина
Ключи Марии 1 Орнамент - это музыка. Ряды его линий в чудеснейших и весьма тонких распределениях похожи на мелодию какой-то одной вечной песни перед мирозданием. Его образы и фигуры какое-то одно непрерывное богослужение живущих во всякий час и на всяком месте. Но никто так прекрасно не слился с ним, вкладывая в него всю жизнь, все сердце и весь разум, как наша древняя Русь, где почти каждая вещь через каждый свой звук говорит нам знаками о том, что здесь мы только в пути, что здесь мы только избяной обоз, что где-то вдали, подо льдом наших мускульных ощущений, поет нам райская сирена, и что за шквалом наших земных событий недалек уже берег. Прежде чем подойти к открывшимся нам тайнам орнамента в слове, мы коснемся его линий под углами разбросанной жизни обихода. За орнамент брались давно. Значение и пути его объясняли в трудах своих Стасов и Буслаев, много других, но никто к нему не подошел так, как надо, никто не постиг того, что - ...на кровле конек Есть знак молчаливый, что путь наш далек. (Н. Клюев) Все ученые, как гробокопатели, старались отыскать прежде всего влияние на нем, старались доказать, что в узорах его больше колдуют ассирийские заклинатели, чем Персия и Византия. Конечно, никто не будет отрицать того, что наши древние рукописи XIII и XIV веков носят на себе явные признаки сербско-болгарского отражения. Византийские и болгарские проповедники христианских идей наложили на них довольно выпуклый отпечаток. Никто не скажет, что новгородская и ярославская иконопись нашли себя в своих композициях самостоятельно. Все величайшие наши мастера зависели всецело от крещеного Востока. Но крещеный Восток абсолютно не бросил в нас, в данном случае, никакого зерна; он не оплодотворил нас, а только открыл лишь те двери, которые были заперты на замок тайного слова. Самою первою и главною отраслью нашего искусства с тех пор, как мы начинаем себя помнить, был и есть орнамент. Но, просматривая и строго взглядываясь во все исследования специалистов из этой области, мы не встречаем почти ни единого указания на то, что он существовал раньше, гораздо раньше приплытия к нашему берегу миссионеров из Греции. (................)
Все от древа - вот религия мысли нашего народа, но празднество этой каны* и было и будет понятно весьма немногим. Исследователи древнерусской письменности и строительного орнамента забыли главным образом то, что народ наш живет больше устами, чем рукою и глазом, устами он сопровождает почти весь фигуральный мир в его явлениях, и если берется выражать себя через средства, то образ этого средства всегда конкретен. То, что музыка и эпос родились у нас вместе через знак древа, - заставляет нас думать об этом не как о случайном факте мифического утверждения, а как о строгом вымерянном представлении наших далеких предков. Свидетельство этому наш не поясненный и не разгаданный никем бытовой орнамент. Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека. Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице. Ни Запад и ни Восток, взятый вместе с Египтом, выдумать этого не могли, хоть бы тысячу раз повторили себя своей культурой обратно. Это чистая черта скифии с мистерией вечного кочевья. - Я еду к тебе, в твои лона и пастбища, - говорит наш мужик, запрокидывая голову конька в небо. Такое отношение к вечности как к родительскому очагу проглядывает и в символе нашего петуха на ставнях. Известно, что петух встает вместе с солнцем, он вечный вестник его восхода, и крестьянин не напрасно посадил его на ставню, здесь скрыт глубокий смысл его отношения и восприятия солнца. Он говорит всем проходящим мимо избы его через этот символ, что здесь живет человек, исполняющий долг жизни по солнцу. Как солнце рано встает и лучами-щупальцами влагает в поры земли тепло, так и я, пахарь, встаю вместе с ним опускать в эти отепленные поры зерна труда моего. В этом благословение моей жизни, от этих зерен сыт я, и этот на ставне петух, который стоит стражем у окна моего и каждое утро, плеском крыл и пением встречая выкатившееся из-за горы лицо солнца, будит своего хозяина. Голубь на князьке крыльца есть знак осенения кротостью. Это слово пахаря входящему. Кротость веет над домом моим, кто бы ты ни был, войди, я рад тебе. Вырезав этого голубя над крыльцом, пахарь значением его предупредил и сердце входящего. Изображается голубь с распростертыми крыльями. Размахивая крыльями, он как бы хочет влететь в душу того, кто опустил свою стопу на ступень храма-избы, совершающего литургию миру и человеку, и как бы хочет сказать: Преисполнясь мною, ты постигнешь тайну дома сего,- и действительно, только преисполнясь, можно постичь мудрость этих избяных заповедей, скрытых в искусах орнамента. Если б хоть кто-нибудь у нас понял в России это таинство, которое совершает наш бессловесный мужик, тот с глубокой болью почувствовал бы мерзкую клевету на эту мужичью правду всех наших кустарей и их приспешников. Нет, не в одних только письменных свитках мы скрываем культуру наших прозрений, через орнаментику букв и пояснительные миниатюры. Мы заставили жить и молиться вокруг себя почти все предметы. Вглядитесь в цветочное узорочье наших крестьянских простынь и наволочек. Здесь с какой-то торжественностью музыки переплетаются кресты, цветы и ветви. Древо на полотенце - значение нам уже известное, оно ни на чем не вышивается, кроме полотенца, и опять-таки мы должны указать, что в этом скрыт весьма и весьма глубокий смысл. Древо - жизнь. Каждое утро, встав от сна, мы омываем лицо свое водою. Вода есть символ очищения и крещение во имя нового дня. Вытирая лицо свое о холст с изображением древа, наш народ немо говорит о том, что он не забыл тайну древних отцов вытираться листвою, что он помнит себя семенем надмирного древа и, прибегая под покров ветвей его, окунаясь лицом в полотенце, он как бы хочет отпечатать на щеках своих хоть малую ветвь его, чтоб, подобно древу, он мог осыпать с себя шишки слов и дум и струить от ветвей-рук тень-добродетель. Цветы на постельном белье относятся к кругу восприятия красоты. Означают они царство сада или отдых отдавшего день труду на плодах своих. Они являются как бы апофеозом как трудового дня, так и вообще жизненного смысла крестьянина. Таким образом разобрав весь, казалось бы, внешне непривлекательный обиход, мы наталкиваемся на весьма сложную и весьма глубокую орнаментичную эпопею с чудесным переплетением духа и знаков. И отселе, выражаясь пушкинским языком, нам видно потоков рожденье. ----------------------- *"но празднество этой каны"....возможно, исказили и переменили слово? КОНЫ - так надо; ибо по конам жили пращуры, по поконам, "испокон веков", "спокон веку"; это то, что ныне стало за-коном (осталось за пределами кона). Коко (Род), конь?....
«Наши бахари орнамента без всяких скрещиваний с санскритством поняли его, развязав себя через пуп, как Гуатама...» Так замечательно комментирует Есенин именно «повивающую» сущность русского бытового узорочья, его изначальную настроенность на самое главное: зачатие и продолжение Жизни. Евгений Курдаков
Вышивка Юга Украины, от молокан. Цвета красный и чёрный. По бокам бегут драконы/грифоны? летят соколы (?). Довольно интересный мотив. Что бы он значил? От Солей: - Вот эта вышивка.Южно-славянская,от - молокан. Роза - женский символ. По краю,видите,бежит - охрана.Со смешными носиками,хвостиками и крылышками,да еще впереди перед каждым какая-то уточка.Цвет - черный и красный,другие оттенки - неравномерность освещения.
Отправлено: 08.03.08 10:34. Заголовок: От Солей - сказ. По..
От Солей - сказ. ---------------------------- Подумала и решила первый сказ из дошедших рассказать. Датировку уточнять не буду и не она важна.
Возвращался казак молоденький после войны домой.Чужедальней страной шли.Страна войной разорена,народ весь разбежался.Только вот у дороги сидит кто-то.То ли дитя,то ли дивчина молодая -не разберешь.От голода и не двигается уже.Не бросать же на безлюдной дороге.С собой забрали.Привел её казак в отчий дом.Как положено, родителям поклонился.А матушка строга да сурова была.Строго-настрого запретила домашним к дивчине подходить.Определила её в мазанку малую,что во дворе стояла.Сначала выкупала,приодела,накормила.Речи- то нашей найденыш не разумеет,но в четыре руки - все в хозяйстве легче управляться.За работой общей при матушке освоилась,стала речь понимать,а вскорости и сама - говорить.Только от матушки-ни шагу.За день набегаются,нахлопочутся,а вечером матушка еду ей принесет,да в придачу то холста кусок,то ниток разноцветных. В первый-то раз разложила вышивки разные и предложила узор выбрать для приданого.Негоже девке без приданного своего.Девка-то на остальные узоры и не глянула,к этому сразу прикипела.Так до поздна и сумерничали,да приданное ладили вдвоем.А сын её все поблизости похаживает,да на девку посматривает.Хоть и в трудах,да заботах,но дивной красой расцвела она под ласковым крылом.О минулом и речи даже не ведет.А казак матушку с приданым все поторапливает.Вот уж и все,что положено по обряду сладили.Только матушка еще больше строжится.Велела девке на вечорки ходить,где за работой девки сидят да суженых себе присматривают.Ни на кого больше не глянула девка,только на своего спасителя.Сладили,одружилися.Все по чину,как от веку положено.Дети погодочки появились:хлопчик да девчоночка. Летом то случилось.Семья вся на покосе была.Дома детки да дед старый,что только в тенечке сидеть и за детками доглядывать.Зашлось что-то сердце у молодайки. -Слётаю-говорит-гляну на деток. Только её и видели... Домой вернулись,а молодайка уже мертвая лежит на пороге..Рядом детки плачут и дед сидит причитает. Наскочили лихие люди ,что могли унести побрали,деду с детками синяков наставили,да с поклажей во двор.Тут молодайка на них и наскочила,как рев детский услышала,да увидала узел с узорочьем своим,одного тут же косой и положила на месте.Вон у ограды лежит.Второй извернуться успел,да ножик под сердце как раз и вошел.Только далеко уйти ему не пришлось,досталось и ему косой,кровью тож истек.А узорочье красной кровью залилось,да так на нем и осталось. Вот и весь первый сказ.
Отправлено: 26.01.09 21:45. Заголовок: О вышивке и мотивах ..
О вышивке и мотивах Рожаниц (+ другие мотивы русской вышивки) см. в поисковике сайта: http://historic.ru/
Символика русских орнаментов в избах и на домах: http://www.ethnonet.ru/lib/1405-06.html О связи русской символики с скифо-сарматcкой и Средиземной. (там же)
Отправлено: 13.05.09 13:22. Заголовок: За Есенина - земелю ..
За Есенина - земелю спасибо ! Сам искал , но увидел только у тебя. Соловей , он и через 100 лет соловей , хоть в Константиново, хоть тут на форуме - Класс !
Отправлено: 15.05.09 22:32. Заголовок: pika здрав будь и до..
pika здрав будь и добро пожаловать! Ссылку на Ключи Марии Есенина восстановила (ранее была - потёрли ((( тут трут ежедневно наши записи и мысли - это ты учти; если заметишь ошибки непотребные - звони во все колокола!)
Жарникова Светлана Васильевна О ПОПЫТКЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ЗНАЧЕНИЯ НЕКОТОРЫХ ОБРАЗОВ РУССКОЙ НАРОДНОЙ ВЫШИВКИ АРХАИЧЕСКОГО ТИПА (ПО ПОВОДУ СТАТЬИ Г. П. ДУРАСОВА)
Русская народная вышивка архаического типа была объектом исследования многих ученых. Весьма обширная библиография работ, посвященных этому вопросу, яркое тому подтверждение. Трудами А. А. Афанасьева, А. К. Амброза, В. С. Воронова, В. А. Городцова, Л. А. Динцеса, Г. С. Масловой, Б. А. Рыбакова и многих других исследователей в значительной мере выявлен генезис узоров русской народной вышивки. Но так как в жизни вообще и в науке в частности вряд ли найдется вопрос, на который можно было бы дать абсолютно исчерпывающий ответ, то и в данном случае исследователей привлекает заманчивая перспектива предложить свою интерпретацию семантики древнейших композиций русской народной вышивки. Одной из таких попыток является и статья Г. П. Дурасова, опубликованная в журнале "Советская этнография". Автор на основе обширного археологического и этнографического материала предпринял попытку выяснить причину появления в русской народной вышивке образа двуглавого орла и определить значение этого орнаментального мотива. По мнению Г. П. Дурасова, это символ небесного огня. Г. П. Дурасов отмечает, что рассматриваемый узор чаще всего можно встретить в вышивках Севера и Северо-Запада России, где им украшались одежда (подолы рубах), головные уборы и полотенца (концы). (Далее см. по ссылке) http://www.yperboreia.org/jarn58.asp
Отправлено: 10.11.09 11:53. Заголовок: Есенин Сергей (Отры..
Есенин Сергей
(Отрывок из книги «Словесные орнаменты»)
Сии строки я посвящаю своим собратьям по тому течению, которое исповедует Величию образа.
Собратьям моим кажется, что искусство существует только как искусство. Вне всяких влияний жизни и ее уклада. Мне ставится в вину, что во мне еще не выветрился дух разумниковской школы, которая подходит к искусству, как к служению неким идеям.
Собратья мои увлеклись зрительной фигуральностью словесной формы, им кажется, что слова и образ — это уже все.
Но да простят мои собратья, если я им скажу, что такой подход к искусству слишком несерьезный, так можно говорить об искусстве поверхностных напечатлений, об искусстве декоративном, но отнюдь не о том настоящем строгом искусстве, которое есть значное служение выявления внутренних потребностей разума.
Каждый вид мастерства в искусстве, будь то слово, живопись, музыка или скульптура, есть лишь единичная часть огромного органического мышления
215
человека, который носит в себе все эти виды искусства только лишь как и необходимое ему оружие.
Искусство — это виды человеческого управления. Словом, звуками и движениями человек передает другому человеку то, что им поймано в явлении внутреннем или явлении внешнем. Все, что выходит из человека, рождает его потребности, из потребностей рождается быт, из быта же рождается его искусство, которое имеет место в нашем представлении.
Понимая искусство во всем его размахе, я хочу указать моим собратьям на то, насколько искусство неотделимо от быта и насколько они заблуждаются, увязая нарочито в тех утверждениях его независимости.
Виды искусства, как я уже сказал, весьма многообразны. Прежде чем подойти к искусству слова, подойдем к самому несложному и поверхностному искусству, искусству одежды человека, перенесемся мыслями хотя бы к нашей скифской эпохе. Вспомним тавров, будинов и сарматов.
Описывая скифов, Геродот прежде всего говорит о их обычаях и одежде. Скифы носят на шеях гривны, на руках браслеты, на голову надевают шлем, накрываются сшитыми из конских копыт плащами, которые служат им панцирями. Нижняя одежда состоит из шаровар и коротких саков. Всматриваясь в это коротенькое описание, вы сразу уже представляете себе всю причинность обряда, и перед вами невольно встает это буйное, и статное, и воинственное племя. Вы уже сразу чувствуете, что гривна ему нужна для того, чтоб защитить от меча врага шею, шлемом они защищают череп, браслетом — кисть руки, плащ же охраняет его бока и спину.
216
Так же, как и в одежде, человек выявил себя своими требованиями и в музыке. Мы знаем, что мелодии родились так же, как щит и оружие.
Действие музыки, главным образом, отражается на крови. Звуки как-то умеют и беспокоить и усмирять ее. Эту тайну знали как древние заклинатели змей, играющие на флейтах, так бессознательно знают ее и по сей день наши пастухи, играя на рожке коровам. Недаром монголы говорят, что под скрипку можно заставить плакать верблюда. Звуки умеют привязывать и развязывать, останавливать и гнать бурей. Все это уже известно давно, и на этом давно уже построены определения песен героических, эпических, надгробных и свадебных.
Подходя к слову, мы также видим, что значение его одинаково с предыдущими видами требований человека.
Слова — это образы всей предметности и всех явлений вокруг человека; ими он защищается, ими же и наступает. Нет слова беспредметного и бестелесного, и оно так же неотъемлемо от бытия, как и все многорукое и многоглазое хозяйство искусства. Даже то искусство одежды, музыки и слова, которое совсем бесполезно, все-таки есть прямой продукт бытовых движений. Оно попутчик быта.
Что такое теперешние ожерелья, перстни и браслеты, как не сколок с воинственных лат наших далеких предков? Что такое чувствительные романсы, вгоняющие в половой жар и в грусть девушек и юношей, как не действие над змеей или коровой? И что такое слова, как не синие трупики обстановочных предметов первобытного человека? Нет, быт и искусство
217
неотделимы. Фигуры — это уже быт, а искусство есть самая яркая фигуральность.
Собратья мои не признают порядка и согласованности в сочетаниях слов и образов. Хочется мне сказать собратьям, что они не правы в этом.
Жизнь образа огромна и разливчата. У него есть свои возрасты, которые отмечаются эпохами. Сначала был образ словесный, который давал имена предметам, за ним идет образ заставочный, мифический, после мифического идет образ типический, или собирательный, за типическим идет образ корабельный, или образ двойного зрения, и, наконец, ангелический, или изобретательный, о которых нам отчасти пришлось говорить в нашей книге «Ключи Марии».
Пример словесного образа таков. Сначала берем образ без слова. Перед нами неотчеканенные массы звуков пчелы:
У-У-У-У, бу-бу-бу.
Перед сознанием человека встает действие, которое определяется звуком «бу»; предмет пойман в определение и уже неподвижен, определение это есть образ слова.
Образ заставочный, или мифический, есть уподобление одного предмета или явления другому:
Ветви — руки, сердце — мышь, солнце — лужа.
Мифический образ заключается и в уподоблении стихийных явлений человеческим бликам.
218
Отсюда Даждьбог, дающий дождь, и ветреная Геба, что
Громокипящий кубок с неба, Смеясь, на землю пролила.
На нем построены все божественные фигуры, а также именные клички героев у дикарей: «Пятнистый Олень», «Красный Ветер», «Сова», «Сычи», «Обкусанное Солнце» и т. д.
Типический образ, или собирательный, есть образ сумм внешних или внутренних фигур при человеке. Внешний образ: «нос, что перевоз». Внутренний образ:
Он очень родственен заставочному с тою лишь разницей, что заставочный неподвижен. Этот же образ имеет вращение.
Образ ангелический, или изобретательный, есть воплощение движения или явления, так же как и предмета, в плоть слова. На чувстве этого образа построена вся техническая предметная изобретательность, а также и эмоциональная. Образ предметного ангелизма: ковер-самолет и аэроплан, перо жар-птицы и электричество, сани-самокаты и автомобиль. На образе эмоционального ангелизма держатся имена незримого и имматериального, когда они, только
219
еще предчувствуемые, облекаются уже в одежду имени, например, чувство незримой страны «Инония», чувство незримого и неизвестного прихода, как-то: «Гость чудесный».
Итак, подыскав определения текучести образов, уложив их в формы, для них присущие, мы увидим, что текучесть и вращение их имеет согласованность и законы, нарушения которых весьма заметны.
Вся жизнь наша есть не что иное, как заполнение большого, чистого полотна рисунками.
Сажая под окошком ветлу или рябину, крестьянин, например, уже делает четкий и строгий рисунок своего быта со всеми его зависимостями от климатического стиля. Каждый шаг наш, каждая проведенная борозда есть необходимый штрих в картине нашей жизни.
Смею указать моим собратьям, что каждая линия в этом рисунке строго согласуется с законами общего. Климатический стиль нашей страны заставляет меня указать моим собратьям на то, насколько необходимы и непреложны эти законы. Собратья мои сами легли черточками в этот закон и вращаются так, как им предназначено. Что бы они ни говорили в противовес, сила останется за этим так же, как и за правдой календарного абриса в хозяйственном обиходе нашего русского простолюдина.
Северный простолюдин не посадит под свое окно кипариса, ибо знает закон, подсказанный ему причинностью вещей и явлений. Он посадит только то дерево, которое присуще его снегам и ветру.
Вглядитесь в календарные изречения Великороссии, там всюду строгая согласованность его с вещами и с местом, временем и действием стихий. Все эти
220
«Марьи зажги снега, заиграй овражки», «Авдотьи подмочи порог» и «Федули сестреньки» построены по самому наилучшему приему чувствования своей страны.
У собратьев моих нет чувства родины во всем широком смысле этого слова, поэтому у них так и несогласовано все. Поэтому они так и любят тот диссонанс, который впитали в себя с удушливыми парами шутовского кривляния ради самого кривляния.
У Анатоля Франса есть чудный рассказ об одном акробате, который выделывал вместо обыкновенной молитвы разные фокусы на трапеции перед Богоматерью. Этого чувства у моих собратьев нет. Они ничему не молятся, и нравится им только одно пустое акробатничество, в котором они делают очень много головокружительных прыжков, но которые есть не больше, не меньше как ни на что не направленные выверты.
Но жизнь требует только то, что ей нужно, и так как искусство только ее оружие, то всякая ненужность отрицается так же, как и несогласованность.
А ту бо о сва ОгнеБг Семьорегельi овщi а яро брзо роздено ощiстъ
Среди мотивов русской народной вышивки северные круги или, как их еще называют местные жители, месяцы, ни разу не привлекали к себе внимания исследователей. Между тем их содержание представляет большой интерес как для этнографов, так и для всех специалистов, исследующих народный быт. Настоящая публикация является первой попыткой прочитать каргопольские народные вышивки - месяцы - как земледельческий календарь данной местности, основанный на устном земледельческом месяцеслове. Круги - месяцы в Каргополье можно встретить на концах старых полотенец, подзорах, называемых здесь подвесами, и передниках. Вышивали их по кумачу или хлопчатобумажной материи бурого (бордового) цвета чаще бумажными нитками, тамбурным швом. На концах полотенец изображалось по одному большому кругу, на других вещах по три - семь малых кругов в ряд. И почти всюду круги окружены растительным орнаментом. Круг состоит из цветка - солнышка и описанного вокруг него незамкнутого кольца - месяца, от которого, надо полагать, узор и получил свое название. Лепестки в солнышке чередуются с веточками. На каждой из них вышито по четыре пары завитков - кудрей, и только на одной - нечетное число (три, чаще пять). В сердцевине солнышка - крест с загнутыми концами (заюшка) или, что значительно реже, лунница. Над верхним лепестком вышит круг (иногда неполный) с лучами, направленными внутрь, со спиралью или кружком в центре. Нижний же лепесток словно является стеблем цветка. В одних вышивках он опирается на три петельки, в других - на две спирали по-краям и петельку в центре... Площадь самого незамкнутого кольца - месяца разделена поперечными полосками. На различных вышивках их можно насчитать от 57 до 73. С внешней стороны месяца словно вырастают многочисленные петельки, круги с вписанными в них крестами, спирали и сердцевидные значки, называемые местными жителями кривулинками... Г.П. Дурасов. Каргопольские народные вышивки-месяцесловы. Советская этнография, 1978(3) http://www.slav.olegern.net/downloads.php?cat_id=22&download_id=1644
Oсенью 1918 года Сергей Есенин пишет «Ключи Марии».
[more]Oсенью 1918 года Сергей Есенин пишет «Ключи Марии». Этот двадцатипятистраничный трактат, посвященный Ан. Мариенгофу, состоит из трех частей. Первая часть содержит размышления о национальном орнаменте, общей орнаментальной сущности вещей и восхождении их символов к единому Древу познания. Во второй части через уточненные значения предметов-символов расширяется понятие всеобщей и единой связи, формулируется авторское понимание Слова и Знака, в том числе и национал
Есенин счастливо начинался там, где Сущее открывалось и озвучивалось в полной гармонии Мира и Слова, в глубинной русской среде народа-мифоносителя, издавна и глубоко освоившего руками и душой пространство обитания. Воспитанный не отцом-матерью, а волею судьбы – предпоколением, дедом-бабкой, он избежал в детстве избыточного «обмирщевания», как говорили, восприняв неразрушенное древнее мировосчувствование через духовные книги деда-старообрядца, песни бабки, причеты и речитативы часто гостивших у них монахов, калик перехожих, богомазов. «Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о женихе, светлом госте из града неведомого». (Автобиография, 1924 г.) Уже невозможно сейчас воссоздать, что мог слышать Есенин, посвящаясь в «русскость», но, судя по его стихам, это посвящение было и всецельным, и всеполным:
Льется пламя в бездну зренья, В сердце радость детских снов, Я поверил от рожденья В богородицын покров. «Чую радуницу божью...», 1914 г.
Здесь совершенно замечательно то, что Есениным выделен главный мифостадиальный абсолют – Богоматерь с животворным Покровом. Этот образ, отсеянный строгим национальным отбором из привнесенных символов христианского Пантеона, в свою очередь параллелен древнейшим символам Омелфы (из северорусской традиции) и Матерь-Сва (центральной) – вечным дарительницам жизни, прикрывающим землю водоносным покровом (кстати, и ранее христианство на Руси было Успенско-Покровным):
Снеги, белые снеги – Покров моей родины. «Сельский часослов», 1918 г.
Покров в народной мифологической традиции предопределяет и пространство Николы, равно в той степени, в какой праздники, одноименные этим символам, следуют друг за другом. Кстати, Есенин-поэт, и это характерно, начинается именно с цикла, посвященного Миколе:
В шапке облачного скола, В лапоточках, словно тень, Ходит милостник Микола Мимо сел и деревень. «Микола», 1913–1914 гг.
Здесь чрезвычайно точно обозначен мифостадиальный статус Николы-зимнего, его облачная сущность, затененность его мифопространства, что говорит о незапутанном, уверенном понимании Есениным народных символов. Покров – защита, прикрытие жизни, а под ним – обязательный образ Родины, как долгого пути, дороги:
Там в полях за синей гущей лога, В зелени озер, Пролегла песчаная дорога До сибирских гор. «В том краю, где желтая крапива…», 1915 г.
Но Русь, кроме того, что это вековечная дорога под покровом, это еще и тягло-судьба:
Черная, потом пропахшая выть, Как мне тебя не ласкать, не любить. «Черная, потом пропахшая выть...», 1914 г.
Выть=доля=участь=судьба=тягло (а мифостадиально еще и житие, от – вить, повивать, т.е. благословлять на жизнь, пеленать; запеленутый, упелен-Апполон и т.д.). Дорога же – это Черные Грязи Прародины, Теплое Пятно человечества (Шахматов), земная утроба доброго бессолнечного Кисько («Влесова книга»), Комонезем – полоса нынешних черноземов – след мамонтовой фауны. Кроме того – это и мифостадиальный рай, древний золотой век человечества под облачным Покровом запеленутого Светила. Но это и рай воочию:
Гляну в поле, гляну в небо – И в полях и в небе рай. Снова тонет в копнах хлеба Незапаханный мой край. «Гляну в поле, гляну в небо...», 1917 г.
Как раз такие патриархальные моменты «пейзанской идиллии» или «мужицкого рая» и останавливали прежде всего внимание исследователей крестьянской культуры. Но грош цена была бы национальному мифостадиалу, являющемуся прежде всего эсхатологическим предупреждением Памяти Вида Человечества, если бы он фиксировался лишь на некой утопической мечте. Последовательность его (по апокрифическим разработкам) проста и сложна одновременно. Сложна прежде всего из-за непривычки доверять народной мифологической памяти. А последовательность такова: Долгое-Темное-Пространство-Прародина, затем два световых предупреждения-благовещения, далее – Новосолнечная катастрофа с Преображением мира, постепенное водоуспокоение, связанное с понятием Успения, и вновь катастрофа с возвращением Долгого-Темного Пространства, т.е. схождение в Ад или Божий суд. Здесь не место расшифровывать реалии, скрытые под образами мифостадиала, единого для всех мировых мифосистем, в т.ч. и для русско-крестьянских традиций. Важно, что эта культура целиком помещала в себе эту Предупреждающую Память Вида, в том числе и обязательную для нее эсхатоличность, заключающуюся в вере в Конец Света, в христианской традиции связанной с явлением Антихриста:
О сторона ковыльной пущи, Ты сердцу ровностью близка, Но и в твоей томится гуще Солончаковая тоска. «За темной прядью перелесиц...», 1916 г.
И нелепо думать, что эта «солончаковая тоска» – одна из настроенческих прихотей Есенина, – она исходит из самой сущности его постоянного мировосприятия, инициированного изначально в эсхатологическое предчувствие катастрофы:
Чтоб прозвенеть в лазури Кольцом незримых трат. «Прощай, родная пуща...», 1916 г.
Или несколько позже:
Клубит и пляшет дым болотный. Но и в кошме певучей тьмы Неизреченностью животной Напоены твои холмы. «О край дождей и непогоды...», 1917 г.
Все это целиком впитал в себя Есенин, пронес сквозь жизнь, постоянно сознавая, что национальная мифологическая тайна вот-вот исчезнет вместе с мифоносителем – русским крестьянином: «Единственным расточительным и неряшливым, но все же хранителем этой тайны была полуразбитая отхожим промыслом и заводами деревня. Мы не будем скрывать, что этот мир крестьянской жизни, который мы посещаем разумом сердца через образы, наши глаза застали, увы, вместе с расцветом на одре смерти. Он умирал, как выплеснутая волной на берег земли рыба... Мы стояли у смертного изголовья этой мистической песни человека» («Ключи Марии»). Итак, Есенин входил в «верхнюю» культуру, вооруженный неведомой для нее тайной, с мироощущением, которое им, хозяевам своей культуры, поднаторевшим в философии, мистике, теософии, казалось не сложнее песни жалейки в руках лубочного пастушка на лугу. «Соблазны культуры ничем еще не задели ясной души Рязанского Леля», – бодро говорилось о первой книге поэта «Радуница» в едва ли не первой же рецензии на нее (Бухарева З., приложение к журналу «Нива», 1916 г., № 5). А ведь и впрямь, что можно с маху разглядеть, к примеру, в этом: Край родной, поля, как святцы, Рощи в венчиках иконных... Я хотел бы затеряться В зеленях твоих стозвонных. «Край родной...» (ранний вариант), 1916 г.
Хотя здесь с необычайным чутьем Есенин расслышал общую семантику слов «поля» (от – пал=паленое=открыто-освещенное пространство) и «святцы» – месяцесловное перечисление святых, которые тоже, в принципе, связаны со светом (христианская традиция, в общем-то, почти абсолютно воспроизводит и общемифостадиальную). Можно было бы поговорить еще и о своеобразном цветовосприятии «новокрестьянцев», и Есенина в особенности, неведомом поэтам «верхней» культуры, где цвет не столько окрашенность, сколько конкретно-вещественное состояние (чему есть совершенно особые мифостадиальные причины). Или об атавистических, очень древних представлениях о сущности речи, слова, говорения. Но это темы уже специальных исследований. Хочется лишь отчеркнуть непростоту «новокрестьянцев», которую, в общем-то, при жизни их никто и не разглядел. А на пути в литературу их поджидали две опасности, это, собственно, сама литература (литературщина) и псевдонародность, т.е. лубочный театр, в который их помещали охотно и с воодушевлением, в эти опереточные резервации «Скифов» и «Красы». И никто из них, кроме разве чрезвычайно устойчивого С.Клычкова, не миновал этих соблазнов (даже и Есенин писал сонеты), но это все хорошо известно, как и то, что от этих соблазнов они худо-бедно отряхнулись. Страшнее, непонятнее было другое:
О Русь, взмахни крылами, Поставь иную крепь! С иными именами Встает иная степь. «О Русь, взмахни крылами...», 1917 г.
Как годовой обрядо-календарный круг имитирует тысячелетний – мифостадиальный, так и человеческая жизнь (если она под Богом!) должна соответствовать Божьему закону (улогу – уложению). Вот это глубинное понимание соответствий, в том числе и апокалиптических, обязанных быть событий, и обрядов, обязанных сопровождать их, – и создало общий эсхатологический окрас поэзии «новокрестьянцев», и Есенина в особенности, усугубленным предчувствием собственных судеб на фоне начавшегося не понятого и не страшного еще великого Преображения.
Преображение
9. И была сеча великая на много месяцев. Стократно побита Русь и стократно разбита 10. была от Полунощи – до Полудня... “Влесова книга”, дощечка 6 (реверс)
Предчувствие того, что грядет, уже давно мучило и волновало Есенина и крестьянскую купницу:
Радуйтесь! Земля предстала Новой купели! Догорели Синие метели И земля потеряла Жало. «Певущий зов», 1917 г. И еще более конкретно:
Но вдруг огни сверкнули, Залаял медный груз. И пал, сраженный пулей, Младенец Иисус. «Товарищ», 1917 г.
Удивительно точное мифостадиальное восчувствование происходящего: гибель Иисуса, т.е. Бога-хранителя – тела-Земли, адекватна народной памяти о Солнечной катастрофе, о земле, распятой, т.е. открытой Новосолнцу. Блок, находившийся в последние годы своей жизни под достаточно заметным влиянием Клюева, поэму «Двенадцать» закончил тем, что «двенадцатиапостольный» разбой возглавил забрезживший образ Христа:
В белом венчике из роз Впереди Исус Христос.
Но Блок был из другой, флуктуирующей, обломочной мифо-культуры, которая уже «забыла», что мифостадиально – впереди обязательное безумие Бога-трикстера (дурака-убийцы), испепеляющее пиршество Палящей смерти. Кстати, Евангелия сохранили в сакрализированной форме довольно стройную систему Мирового Мифостадиала, которую Клюев, например, знал в совершенстве:
Жильцы гробов, проснитесь! Близок страшный Суд! И Ангел-истребитель стоит у порога! Сборник «Медный кит», 1919 г.
В этом же сборнике в стихотворении «Я надену черную рубаху» Клюев приводит «девичью песенку во ржи»:
Узкая полосынька Клинышком сошлась, – Не вовремя косынька На две расплелась.
Это расплетение надвое нетронутой досель девичьей косы – как раз обряд, мифостадиально копирующий момент распятия Девы-земли при сватании (обряде паления Новосолнца). Удивительна все же по своей выразительности эта древняя знакомая калька пресечения Пространств, адекватная распятию земли на две Дасуни («Влесова книга»), перекрещенным рукам Иакова, благословляющего своих сыновей, «репью» на русских убрусах, и Андреевскому кресту... Послеоктябрьское время, весьма краткое, впрочем, предвещало вначале какое-то еще не вполне внятно выраженное изменение мира со всеобщими надеждами на лучшее. Всколыхнулось и крестьянское мифосознание: Я иное узрел пришествие – Где не пляшет над правдой смерть... «Инония», 1918 г.
Смерть еще попляшет, и попляшет страшно, и над правдой, и над верой, но то еще неведомо, лишь предчувствие, главное – что-то стронулось, преобразилось. И Есенин сразу замышляет большую поэму «Сотворение мира» – характерное название для мифоосвоения времени. Поэма эта в задуманном виде не состоялась, она распалась на отдельные «малые» поэмы: «Преображение», «Иорданская голубица», «Инония», «Пантократор», «Кобыльи корабли», «Сорокоуст». И характерно здесь то, что Есенин вышел в назначенный самому себе «пророческий» статус, который позволял ему вплотную приблизиться к мифостадиальной сущности происходящего:
Не устрашуся гибели, Ни копий, ни стрел дождей, – Так говорит по Библии Пророк Есенин Сергей. «Инония», 1918 г.
Эти микропоэмы, которым как-то особенно не повезло в литературоведении (их обозначали как «орнаментальная поэзия», как «заказ революции», как «дерзкое экспериментаторство» и т. д.), чрезвычайно интересны тем, что в них Есенин уже вполне сознательно применяет свое мифологическое мировоззрение как метод. Все поэмы – совершенно прозрачное поэтическое воспроизведение главного сюжета всех мифологических сводок мира: Явление Новосолнца и Изменение мира. Этот сюжет главенствует и в «Ветхом завете», и в «Псалтыри», и в «Ригведе», и в «Махабхарате», и в русском северном мифологическом своде старин (старина=стар-ень, звезда-пространство), и в промежуточном (христиано-языческом) своде духовных песен, и во «Влесовой книге», и в отдельных песнях-балладах и т.д. и т.п. В принципе, все это так же очевидно и у Есенина:
Свят и мирен твой дар, Синь и песня в речах, И горит на плечах Необъемлемый шар! 5. Закинь его в небо, Поставь на столпы! «Отчарь», 1917 г.
Конечно же, это Оче-Оре, Отчарь, обновленный Чурило, сын отца-Солнца, такой знакомый мифостадиальный пришелец, явленный вдруг при сдвиге пространства (кстати, совершенно реального геоклиматического явления, недаром мифы (Память Вида!) – восставший из чрева ледяной горы-матери, оказавшейся на востоке:
И вывалится чрево Испепелить бразды – Но тот, кто мыслит девой, Взойдет в корабль звезды. «Октоих», авг. 1917 г.
В поэме «Пришествие» – откровенной вариации евангельской истории Христа – Есенин как бы уточняет и иные (крестьянско-языческие) понимания этого сюжета:
Холмы поют о чуде, Про рай звенит песок. О верю, верю – будет Телиться твой восток.
Да, все в пределах мифостадиальных реалий (коровьи образные параллели – весьма распространены в мифосистемах), потому и:
Облаки лают, Ревет златозубая высь... Пою и взываю: Господи, отелись! «Преображение», 1917 г.
Этот шокировавший когда-то образ, в общем-то, вполне невинен, если рассматривать его опять через мифологическую проекцию: безумный пожар Новосолнца, так живописно запечатленный, например, в некоторых псалмах, породил и страстную молитву-плач о перевоплощении зла – в добро, в дождь – отел: За тучи тянется моя рука, Бурию шумит песнь. Небесного молока Даждь нам днесь. «Преображение», 1917 г.
Образ небесной коровы, у Есенина – «Телица-Русь», особенно отчетливо представлен в египетской и ведической мифологиях и – во «Влесовой книге». Любопытны все же истоки есенинских знаний – они обширны и безупречны в последовательности стадий:
О, веруй, небо вспенится, Как лай сверкнет волна. Над рощею ощенится Златым щенком луна.
Это тоже обязательная стадия водного успокоения Жара Новосолнца, которая точнее и полнее отражена в поэме «Иорданская голубица»:
Буду тебе я молиться, Славить твою Иордань... Вот она, вот голубица, Севшая ветру на длань. «Иорданская голубица», 1918 г.
Но в течение периода успокоения Новосолнца наступает и постмифостадиальное переосмысливание того, старого досолнечного состояния. Потому-то и во всех верованиях так двойственно воспоминание о прошлом: это или утроба сырой тьмы, или успокоительный рай Божий:
Проклинаю я дыханье Китежа И все лощины его дорог. Я хочу, чтоб на бездонном вытяже Мы воздвигли себе чертог. «Инония», янв. 1918 г.
Китеж – это Авало-Китеш-Вара (др. инд.) или т.н. «Поки-тешь-град», т.е. древнее покинутое состояние (Кисько «Влесовой книги», Кичка некоторых волжских преданий (Сарынь-на-Кичку – возглас сакрально-предупреждающий о Новосолнце, явившемся над Кичкой), Хутынь, Катынь некоторых локальных славянских поверий и т.д. Кстати, поэма «Инония» (от Ино – ень, т.е. Иное Пространство, но не «Чудесный гость», как трактуется порой) – вновь «прокручивает» общий стадиал Новосолнца, где вначале происходит обязательный сдвиг Пространства:
До Египта раскорячу ноги, Раскую с вас подковы мук... В оба полюса снежнорогии Вопьюся клещами рук. «Инония», 1918 г.
Как уже говорилось, вначале, как обязательная стадия, подвижка Земли, пространства. В мифах оно «обеспечивалось» дремлющими и пробуждающимися хтоническими силами (подземными): Посейдон (греч.), бык-Бату (др. егип.), Бутман (сев.-русск.), Боровлень («Влесова книга») и т.д., вплоть до Би-Фэна (китайск.). После сдвига Пространства в провале Мать-горы на Востоке показывается голова Новосолнца:
И в провал, степенный бездною, Чтобы мир весь слышал тот треск, Я главу свою власозвездную Просуну, как солнечный блеск. «Инония», 1918 г.
Кстати, вот как писал в «Ключах Марии» сам Есенин о хтонических мифосимволах русских поверий: «Гонители св. духа-мистицизма забыли, что в народе есть уже тайна о семи небесах, они осмеяли трех китов, на которых держится, по народному представлению, земля, а того не поняли, что этим сказано то, что земля плывет, что ночь – это время, когда киты спускаются за пищей в глубину морскую, что день есть время продолжения пути по морю». Совершенно гениальное предупреждение «гонителям»! В поэме «Пантократор» затихающая стихия мифостадиального Преображения, олицетворенная «красным конем» Новосолнца-новобытия, обращается в страстное пожелание:
Сойди, явись нам, красный конь! Хвостом к земле ты прицепись, С зари отчалься гривой. За эти тучи, эту высь Скачи к стране счастливой. «Пантократор», февраль 1919 г.
Но счастливой страны не будет. Мифостадиал, безупречно срабатывавший в тысячелетиях, не сработал в начинающейся российской действительности. И уже прозвучала у Есенина в самом конце этого удивительного, неразгаданного, мифостадиального цикла поэм мелодия «Черного человека» – горькая музыка раздвоения и обмана так много обещавшего мира: Черт бы взял тебя, скверный гость! Наша песня с тобой не сживется. «Сорокоуст», авг. 1920 г.
Поруганное. Смертное
7. Не Божья земля та Русская и – не озирайтесь на нее, но не забывайте ее, – там ведь 8. кровь наша лилась... «Влесова книга», дощечка 4 (аверс)
Мифостадиальные ожидания «новокрестьянцев» не сбывались, наоборот, творилось что-то антибожеское, сатанинское. «...Россия, впервые взлетев к невиданной свободе, сейчас же и тут же оборвалась в худшую из тираний», – писал об этом времени А.Солженицын в книге “В круге первом”. В 1918 году расстреляли крестные ходы в Харькове, Туле, Воронеже. Прокатился кровавый красный террор в Петрограде. В 1919 году разграбили и разогнали Чудов, Страстной, Ново-Спасский монастыри. В 20-е годы потоплены в крови Тамбовское, Ишимское, Северо-Кавказское крестьянские восстания, Кронштадтский мятеж. В 1920 году расстреляли монахов Лебяжьей пустыни. Есенин искал себе пристанище, укрытие от расстреливавшего мира. Древний гармоничный уклад, впитанный с детства, самоотверженный порыв к Преображению обратился в беспощадно-пошлое надругательство. Рушились и вечные мироустои, а это значит, оставалась лишь собственная одинокая судьба, осиротевшая без духовной поддержки:
Мир таинственный, мир мой древний, Ты как ветер затих и присел. Вот сдавили за шею деревню Каменные руки шоссе. «Волчья гибель», 1921 г.
«Все поругано, продано, предано», – писала Анна Ахматова примерно об этом же. В 1922 году расстреляли 200 монахов в Предтеченском монастыре. В том же году погибли 8000 духовных лиц. В 1923 году 2000 священников свезены в Соловецкие лагеря. В 1924 году расстреляли 300 монахинь Покровского монастыря. Началось массовое «раскрестьянивание» России.
Что-то всеми навеки утрачено. Май мой синий! Июнь голубой! Не с того ль так чадит мертвечиной Над пропащею этой гульбой?
Так постепенно рождалась “Москва кабацкая”, – собственно, уже «переложение» мифостадиальных ожиданий с пространства – на себя, на свою беспризорную судьбу. Эпохи крушения всегда оформляются статусом Трикстера – шута, пропойцы, клоуна, забулдыги (Иван-Гостиный-Сын и голи кабацкие русских старин, немецкий Ойленшпигель, ведический Дурдьохана и пр.)... Но:
Я давно мой край оставил, Где цветут луга и чащи. В городской и горькой славе Я хотел прожить пропащим.
Нет, образ Трикстера, озорного гуляки «Москвы кабацкой», смог обмануть, да и то на время, лишь тех, кто, собственно, и хотел обмануться. «Москва кабацкая» на самом деле, кроме эпатирующего названия да нескольких намеков, ничего от кабака не имела. Она несла в себе тонкую грусть и нежность к уходящему и несвершенному:
Не хочу я лететь в зенит, Слишком многое телу надо. Что ж так имя твое звенит, Словно августовская прохлада.
Это стихи, безусловно, золотого фонда русской поэзии, стихи пронзительной чистоты и печали. И, собственно, на этом кончается есенинское мифотворчество, вернее, мифоподтверждение таинственной национальной загадки. Еще писались превосходные стихи. Еще напишутся условно-декоративные «Персидские мотивы» – опять-таки дань национальному мифологическому воспоминанию об «Индее богатоей» (тому ж Беловодью сказочному). Забавна здесь озабоченность литературоведов тем, что Есенин никогда в Персии не бывал. А зачем, собственно, ему быть обязательно в Персии, если всю жизнь он «пребывал» в фантастическом русском фольклоре?
До свиданья, пери, до свиданья, Пусть не смог я двери отпереть, Ты дала красивое страданье, Про тебя на родине мне петь. До свиданья, пери, до свиданья. «В Хороссане есть такие двери...», март 1925 г. . Где-то через полгода последним эхом откликнется это «до свиданья» в его прощальном стихотворении. Эхолалии пропетых мелодий вообще преследовали его под конец – этими отзвуками словно бы окольцовывалась его судьба. Растворенный собственной жизнью в тоске Родного, он погибал вместе с убиваемым Родным, и сам перетекал в Миф, утвердив его одним из удивительнейших в русской поэзии стихотворением – «Черный человек»:
В декабре в той стране Снег до дьявола чист, И метели заводят Веселые прялки...
Страшный обман подлого и жестокого Времени поэт обернул на себя, и в этом беспощадном самобичевании он был зорок и точен:
Черный человек Глядит на меня в упор, И глаза покрываются Голубой блевотой, – Словно хочет сказать мне, Что я жулик и вор, Так бесстыдно и нагло Обокравший кого-то.
Это как раз и был тот «аггелизм», несостоявшийся метод, придуманный им с С.Клычковым (еще до имажинизма), метод самосжигающего образа (аггел – огненный ангел).
Ах, положим, ошибся! Ведь нынче луна. Что же нужно еще Напоенному дремой лирику?
Миф закончился...
Иеремия, гл. 4. 23. Смотрю на землю – и вот, она разорена и пуста, – на небеса, и нет на них света. 24. Смотрю на горы – и вот, они дрожат, и все холмы колеблются. 25. Смотрю – и вот, нет человека...
«Влесова книга», дощечка 1 (аверс). 2... И второе Ождение было, самих людей побив. Грехом покрыло 3. места те, пожрав и очесав их, людей повергая мечем... 4. И так сказано: Оре-оче, как мертвый, ущербился под грехом. 5. И так погребены были родники эти.
Значение и роль Есенина огромны. Он постепенно приобретает рядом с Пушкиным его «равноапостольский» статус, символически запечатлевая великий и таинственный грех раздвоения национальной культуры, которая скрывала в себе великую общечеловеческую тайну Памяти Вида, едва не потерянную навеки.
* * * Над Москвой снежок осенний сыплет призрачную муть, Снова вспомнился Есенин, видно, надо помянуть.
Снова за сердце схватила эта боль из мрака лет, Был поэт небесной силы, – ничего уж больше нет.
Только ветер лихолетья да тоска невпроворот... Что-то солнышко не светит и уж, видно, не взойдет...*
Вся судьба в родимой песне, – песни даром не поют, Может, и меня на Пресне завтра палками забьют.
Эта банда, эти пушки, бесовская круговерть... Выпьем с горя... ах, то – Пушкин, с ним полегче пить и петь...
Над Москвою ветер, ветер, серебристый снежный свей... Что-то солнышко не светит над головушкой моей...
Отправлено: 16.11.14 10:39. Заголовок: Русский орнамент - о..
Русский орнамент - оберег предков ► 7:38 http://www.youtube.com/watch?v=-NqEeDd2PJQ 26 мая 2014 г. - Добавлено пользователем Жемчужинка России Русский орнамент-оберег предков. Жемчужинка России ... Как делают павлопосадские платки by Жемчужинка России 33 views · 0:30. Русский орнамент - оберег предков [КультУра Руси] - YouTube ► 7:38 http://www.youtube.com/watch?v=kRb8p7vCfao 19 мая 2014 г. - Добавлено пользователем oscarjj1
Отправлено: 21.04.21 20:57. Заголовок: Символ Крест Сварога..
Символ Крест Сварога состоит из двух крестов: Соединяясь, эти кресты сливаются в восьмилучевую звезду. ... Восемь лучей звезды-креста символизируют вечность мира и бесконечность движения. Поэтому на наших древних святилищах по периметру всегда разводилось восемь жертвенных огней, а девятый огонь разводился по центру. 29 сент. 2013 г.
Восьмиконечник в Индии - знак Солнца. А вообще - символ мироздания.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 38
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Русские орнаменты, ослепительная красота и множественность узоров и вышивок. 
((( тут трут ежедневно наши записи и мысли - это ты учти; если заметишь ошибки непотребные - звони во все колокола!)
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума