Форум

Ведогонь

Заболотела река. Дерном покрыты в поле распашистые полосы.
Скошен луг, убран хлеб, кончен сев, отошла брусника.
И срывал ветер листья с дерев, нес их, колебля, по воздуху; просушив, откатывал, шурша, посторонь осиротелого дерева.
Загружалось листьями озеро.
Золотой кудрявый лес, редел с каждым утренником, редел с каждым солнышком. Летала паутина вдоль по лесу, подымалась цепкая до маковки и, скатясь по ветвям, обскочила круг пустынного дерева.
Поутру на заре, промерзая, становилась паутина прозрачней и легче и, свившись червем, качалась в дырявых покинутых гнездах.
Доступила на пегой кобыле дождливая осень. И ушли прощальные ясные дни.
Дождливая сонная осень.
По берлогам звери заснули - им тепло мохнатым; им все будто лето.
Ветер, гуляя по полю и лесу, шумит на просторе.
И поднялись у берлог Ведогони, стоят, караулят спящих зверей. У каждого зверя свой Ведогонь-охранитель.
Стоять караулить под дождем у берлоги - скучно. И скучно и зябко. От нечего делать дерутся ведогони друг с другом, - даже до смерти.
Беда: не осилить и не покориться! Кончит свой век Ведогонь, и зверь Ведогоня кончит во сне звериные дни.
Так немало зверей погибает в осеннюю пору неслышно.

Ветер все глуше. Ночи длиннее. Зазимье.
Счастливый, кто родился в сорочке, - у того тоже есть свой Ведогонь-охранитель, как у зверя.
Вот, ты, счастливый, заснул, а твой Ведогонь вышел мышью, бродит по свету. И куда-куда не зайдет - на какие на горы, на какие на звезды! Погуляет, всего наглядится и вернется к тебе. И ты встанешь, счастливый, после тонкого сна: сказочник сказку сложит, песельник песню. Это все Ведогонь тебе насказал и напел - и сказку и песню.
Счастливый, ты родился в сорочке, берегись, коли дрема крепко уводит: твои дни сочтены. Ведогони драчливы - встретятся, заденут друг друга, и пойдет потасовка, а после, смотришь, и нет одного: какой-нибудь кончил свой век. А ты не проснешься, ты счастливый, ты сказочник, песенник, кончишь во сне свои дни.
Так немало счастливых гибнет в осеннюю пору неслышно.

ЗА РОДИНУ.
В три стороны тебе воля, иди, куда хочешь, гуляй вовсю, а в четвертую Родную сторону ни по-ногу. Своих не трожь, за родину проклянет народ. Гулял Степан, разбойничал. Вострая сабля в руках, за плечами ружье, охотничал разбойничек: дикая птица, двуногая, с руками, с буйной головой добычей была. Ухачи, норы товарищи. Где что попадалось, все тащил, зря не бросал и не проглядывал, что висло висело. И был у него большой дом табор разбойный, и хлеба, и одежды, и казны вдоволь, полны мешки серебра. Смолоду было лизнул он камень завечный и все узнал, что на свете есть. И не знал уж страха, и не было на свете того, кто бы погубить его мог. И Саропский лес приклонился перед ним к земле. Гулял Степан, разбойничал, Турецкое царство разбил; Азовское море и море Каспийское в грозе держал. И полюбил народ Разина за гульбу и вольность его: отместит разбойничек обиду народную!
Ночь ли темная, или напрасная кровь замутили вольную разбойную душу, нарушил Степан завет родителев, пошел на своих, своих стал обижать не пройти, не проехать по Волге, замаял. И вышел у народа из веры.
В три стороны тебе воля, иди, куда хочешь, гуляй вовсю, а в четвертую, родную сторону ни по-ногу, своих не трожь, за родину не простит, проклянет народ.
Вот он с разбою ехал по Волге. Никто его не встречает. Один страх стоит по Волге. Мимо Болгар проезжал. И прежнюю вспомнил, свою первую пощаженную встречу. Что-то скучно ему...
– Дай к ней зайду!
Вышел Степан из лодки, завернул к купцову полукаменному дому — было когда-то в доме веселье, знавал и разлуку. У двери сама Маша. Смотрит, глазам не верит — Стенюшка ли это милый?
— Что, Егоровна, али стар уж стал? С Жегулиной горы гость к тебе.
Посидели молча. И вспоминать не надо.
– Что-то мне скучно, Маша.
А она только смотрит. Вспоминать не надо! И вспомнила, обиду вспомнила и простила, за себя простила и другую вспомнила обиду и не простила.
- Истопи мне, Машенька, баню, как бывало.
– Ладно!
И хотя бы глазом моргнула, как камень. Истопила Марья баню, снарядила в последний раз
дружка. А сама на село.
– Стенька парится в бане! кричала на все село. Взбулчал старшина, нарядили народу кто с дубиной, кто с топором, кто с косой, кто с ружьем. Там гвал, тут гамят.
– Давай его сюда!
––Иди к нему!
– Чего глядишь-то!
– Тащи его!
А ни с Места.
А проходил селом странник, старый старик.
— Что у вас за Сходка? спрашивает старик.
– Хотим Стеньку изловить.
Посмотрел Старик, покачал головой.
– Где вам, братцы, его пымать! Разве мне...
– Помоги.
Снял Старик шапку, три раза перекрестился. И пошел к купцову полукаменному дому, подошел к бане.
Тихим голосом сказал Старик:
– Степан!
Громко ответил Стенька:
– Эх ты, старый хрен! Не дал ты мне помыться.
А уж значит судьба, делать нечего, стал собираться.
И вышел Степан из бани. Поглядел на все стороны, поклонился и пошел за стариком.
Голосом сказал старик:
– Старшина давай подводу!
Ни с места народ. Как стояли, так и замерли, кто с дубиной, кто с топором, кто с косой, кто с ружьем.
старик разбойника на телегу посадил, сам впереди.
– С Богом.
Так и привезли в город.
— Нате, вот вам разбойника Стеньку Разина в каземат.
Сбежался народ. Топчутся, не знают, как подступить. исправник говорит:
— Надо в железо его сковать.
И побежали за кандалами. Принесли кандалы. Заковал его кузнец.
Стенька тряхнул ногой, и железы прочь полетели.
— Глупые, не поможет тут железо, дайте я его свяжу!
Взял старик моченое лыко, ноги и руки лыком связал.
— Ну, готово, теперь ведите.
Степан поглядел на старика.
— Прости, дедушка!
А старик будто не слышит.
— Прости, дедушка!
Старик нахмурился.
– Прости Меня! в третий раз сказал Степан.
Поднял посох старик...
– Не Прощу!
Пошел такой старый, не простой, бездомный странник, не оглянулся, пошел по дороге туда, где тихо поля родные растилаются и лес нагрозился.

СОБАЧЬЯ ДОЛЯ

За Могильною горою стоит белая избушка Белуна.
Белун – старик добрый. Алалей и Лейла остались у дедушки погостить.
С рассветом рано отправлялся Белун в поле. Высокий, весь белый, ходил он все утро по росистой меже, охранял каждый колос. В полдень шел Белун на пчельник, а когда спадала жара, опять возвращался на поле. Только вечером поздно приходил Белун в свою избушку.
Не отставали они от деда, так и ходили за ним и на поле, и на пчельник. А какой он добрый, какой ласковый белый Белун!
Белуна все любят. Медведь не трогал.
– Странного человека медведь никогда не тронет, он знает! – говорил старик, – встретишься с медведем, скажи ему: «Иди, иди, Миша! Я – странник, ничего тебе не сделаю». И медведь уйдет.
Рассказывал по вечерам Белун сказки, когда не спалось, или в погоду, когда было страшно, или очень приставать начинали.
А собака у Белуна – Белка. Станет старик к ужину хлеб резать, Белке горбушку даст – первый кусок. И всегда он так делал: Белке первый кусок.
– Мы едим Белкину долю, – сказал как-то дедушка, – у человека доля собачья.
– Как так – собачья?
И уж они не могли успокоиться, пока Белун не рассказал им всего.

Раньше все не так было, не такое. И земля была не такая. Ржаной колос с земли начинался от самого корня и был метлистый, как у овса. Ни косить, ни жать нельзя было, подрезали колосья каменным шилом, чтобы не растерять зерна. И хлеба было всем вволю.
И случилось однажды, вышел Христос странником на поле, вышел Христос посмотреть, как живут на земле его люди. А как людям жить? Известно, и хлеба по горло – сыты, так другим чем возьмутся друг друга корить – осатанели!
Идет странник по полю, радуется: зерна так много, колос полный от земли до верхушки. И весь день ходил странник до вечера, а вечером на ночлег собрался.
Туда постучит, сюда попросится, – никто его не пускает. Гонят странника.
«Еще стащит чего!» – вот у каждого что на уме: страшно за добро, хоть и девать-то его некуда, добра-то всякого.
Вошел странник к богатым в богатый дом. Не просился он на ночлег, просит хлеба кусок – милостыню. А пекла хозяйка блины, увидала странника, разругалась на чем свет стоит, турнула за дверь. Да вгорячах схватила блин, вытерла блином грязную лавку – кошкин след дурной, кинула блин вдогонку.
Поднял странник блин, положил в котомку и пошел в поле.
«Нет уж, ничем, видно, сытого не проймешь! Ему горя нет! Осатанел человек в вольготе!»
Разгневался странник и, встав среди поля, позвал страшную тучу.
И поднялась на его зов страшная туча. Загремела гроза.
Палило огнем, било градом, смывало дождем.
Уж не кричат, не вопят – остолбенели: ведь все хозяйство пропало, весь хлеб погиб, все колосья ощипаны. И один лишь остался маленький колос на длинной соломе.
Черно, пусто, голо на вольготной богатой земле.
– Тут-то вот Белка и вышла из конурки, – рассказывал добрый белый Белун, – видит собака, дело плохо, с голода подохнешь, и выбежала в поле да как завоет. «Ты чего, Белка, воешь?» «Есть хочу!» И тронули Бога собачьи слезы, снял Бог грозную тучу. Засветило солнце, пригрело. И остался на земле маленький колос – собачий, что Белке за слезы ее пришлось от Бога, маленький колос собачий, на длинной соломе. С той поры и едят люди долю собачью. Наша доля собачья!

Можно почитать - http://www.white-society.org/index.php?name=Pages&op=showcat&cid=21

Можно скачать - http://publ.lib.ru/ARCHIVES/R/REMIZOV_Aleksey_Mihaylovich/_Remizov_A._M..html